Родился в берёзах какой-то незнакомый звук: вроде бы кто-то вскрикнул или застонал. А может, ветер раскачал где-нибудь две лесины, тесно прижатые, и они скрипнули? Но было безветренно, звук повторился и заставил меня снова встрепенуться. Кто-то негромко и осторожно запоскрипывал. Скромная и наивно-детская скрипочка зазвучала в лесу.

Ищу музыканта, а его всё нет. И вдруг «пли-плю», «пью-пью» выдало его. Невдалеке на ветке сидела серая и невзрачная снегириха. Она-то и наигрывала свою прощальную песню. Ничего звонкого не было в ней. Однако как посвежели и омолодились берёзы: румянец проглянул на них, и веснушки порозовели. А снег потеплел и потянулся парком в небо.

Где-то снегири звучные капельки посыпали на берёзы. И полетела к ним снегириха. Стало тихо-тихо. Я пошёл увалом к речке Крутишке, а во мне жила негромкая и простенькая песенка снегирихи. Чем она взяла? Вроде бы, каких только певцов не доводилось слушать.

И тут знакомое и далёкое вспомнилось мне...
Плетёмся мы, десятилетние ребятишки, санной дорогой, тащим в мешках мороженую картошку - сладость военных лет. Вот-вот свалимся в снег и останемся в потёмках волкам на съедение. И вдруг с подгоры от Крутишки песня долетела. Матери наши везли солому на быках и затянули песнь, горестно-печальную. Голоса у них простуженные, усталые, но как они душевно и ладно в протяжный русский мотив складывались.

О чём рассказывала песня - забылось. Одно помнится: о еде не думалось, морозец отошёл, и в село, свою Юровку, незаметно пришагали. А когда засыпал я на полатях под тятькиной лопотиной, мне слышалось, как скрипели полозья и плыли под угором голоса матерей.

Фашист пролетел. Художник А.Пластов, 1944